Египет: искусство до и после революции

Сразу после революции 2011 года в Каире во много раз увеличилось количество художественных центров, звукозаписывающих студий, дизайн- бюро и магазинов экспериментальной музыки, а местный стрит-арт стал формой независимой журналистики. Тем не менее, — рассказывает куратор Нат Мюллер, — в связи с приходом к власти военных всё больше людей искусства уезжает из страны. Эмигрировать пришлось и художнику, скрывающемуся под  псевдонимом Ganzeer, пионеру революционных граффити и постоянному фигуранту составляемых западными СМИ списков людей искусства, которые потрясли мир.

 
Если уж совсем честно, когда я начинал заниматься граффити и стрит-артом в 2011‑м, никто ничего подобного не делал. Это не значит, что в Египте совсем не было предреволюционного искусства. Было, и его пионерами стали ребята, которые называли себя iCatalyst и девушка из Александрии Айя Тарек со своими приятелями. Но у них было не так много работ — между 2007 и 2010 годами их можно буквально пересчитать по пальцам. И — главное — ни одна из них не обладала политическим или социальным содержанием. Только с началом революции 2011 года искусство на улицах города по‑настоящему расцвело. Первыми работами, на которые лично я обратил внимание, стали произведения Teneen, Sad Panda, Bakry и Аммара Абу Бакра. Из них всех Абу Бакр был наиболее активен.

Прежде я был достаточно востребованным дизайнером, но в 2010 году бросил заниматься коммерческими проектами и сосредоточился на искусстве. Большая часть моих работ были социальными, но без какого‑либо политического аспекта. В основном они делались для веба, что‑то для египетской аудитории, что‑то для западной. Но, конечно, основные вещи видели, чувствовали и распространяли по сети мои соотечественники. Когда в 2011 году разразилась революция, как и многие другие люди, я посчитал нужным посвятить себя свержению режима и направить усилия на то, чтобы добиться социальных преобразований.

Тогда мне пришлось выбирать формат моей новой работы, и принятое решение было основано на лакунах, которые я обнаружил в информационном пространстве. В то время огромное количество материала, опровергающего позицию государственных СМИ, загружалось в сеть, на YouTube, или появлялось в социальных сетях. Это были сообщения любого формата — от видео, снятых на телефон, до жизненных историй или наблюдений. В сети создавалось ощущение, что нарастает массовое волнение, которое государство отчаянно пытается задавить. Но как только ты выключал компьютер и выходил в реальный мир, не было заметно абсолютно никаких признаков, что что‑то происходит. Поэтому я посчитал, что с проблемой нужно бороться на улицах, сообщая, что что‑то готовится и вот-вот произойдёт.

 

Ganzeer
Плакат фильма Art War
(реж. Марко Вилмс,
в одной из главных
ролей — Ganzeer)
2013
 


Ganzeer
Фреска основ
2014
Граффити на фестивале
Alwan 338 в Бахрейне
Фотография: © Eva Frapiccini
Предоставлено художником
 
 
Каирское уличное искусство сразу обозначили как альтернативу правительственным медиа. И я действительно транслировал принципиально иное видение, чем официальные СМИ, — честное и независимое, насколько это вообще было возможно. Между тем египетские революционные граффити не равноценны стрит-арту где бы то ни было ещё, потому что у наших работ была вполне конкретная цель, мы ощущали жизненную необходимость их создавать. Фрески никогда не были для художников средством самовыражения или способом ощутить кайф от того, как круто то, что ты можешь сделать при помощи баллончика с краской. Всё делалось ради самих работ, потому что мы слишком переживали из‑за того, что происходило вокруг. Поэтому мне страшно не нравится, когда меня называют стрит-художником, — то, что я делаю, к уличному искусству имеет мало отношения. Например, важной, как мне кажется, работой получилась «Стена мучеников» — монументальные портреты тех, кто погиб в протестных столкновениях. Часто упоминают и мой «Велосипед против танка».

В моих работах много отсылок к искусству Древнего Египта, но это, конечно, отсветы былой славы и способ показать, как далеко мы ушли от тех времён. Росписи времен фараонов также были текстом, сообщением, нанесённым на стену, но ещё важнее, что всё это искусство было формой государственной пропаганды. Едва ли до нас дошло что‑то из протестного искусства того времени.

Однако со времён революции 2011 года всё не просто вернулось к прежним порядкам, но и стало намного хуже. Полиция сейчас намного решительнее и лучше вооружена, чем в эпоху Мубарака. Президент Сиси на два года объявил милитаризованной зоной огромное количество общественных пространств, и таким образом большая часть страны оказывается под юрисдикцией военных. Он согласился на заём от Всемирного банка, благодаря которому Египет попал в долги на многие годы вперёд. Он также принял постановление, благодаря которому все негосударственные организации или индивидуальные предприниматели, получающие иностранное финансирование, оказываются вне закона. Это серьёзный удар по многим секторам нашей экономики и, разумеется, по искусству. Большинство независимых арт-пространств в Египте выживали только благодаря иностранным грантам. Без них им придётся закрыться и останутся только поддерживаемые правительством или совсем коммерческие галереи. А, ну да — ещё останется парламент. О таком авторитаризме Мубарак мог только мечтать.

Полгода назад в телевизионной передаче «Президент и народ» ведущий назвал моё настоящее имя (до этого меня знали только под псевдонимом) и обвинил меня в том, что я работаю на «Братьев-мусульман » — это религиозно-политическая организация, которая в Египте признана террористической. В стране, где законы ничего не значат и ты можешь быть голословно обвинён в том, чего не делал, оставаться было нельзя, и мне пришлось спешно уехать.

Но я очень хочу вернуться. Борьба продолжается, и успех революции предопределён вне зависимости от того, сколько военных вертолётов президент Сиси получит от Штатов. Искусства боятся те же люди, которые боятся правды.
 


Ganzeer
Армия превыше всего
2013
Граффити на улице Каира,
Египет. Фотография:
© Abdelrhman Zin Eldin
Предоставлено художником
 
 

 
Я переехала в Каир в 2008‑м в разгар «хлебных беспорядков» в Махалле, вызванных повышением цен на продукты. Тогдашние забастовки стали предвестником революционных событий 2011 года. В то время самыми главными в Каире и самыми известными за границей были галерея Townhouse, где я начала работать, и её дополнительные проекты, ставшие потом независимыми, — например, Contemporary Image Collective (CIC) вместе со своим главным мероприятием PhotoCairo. Помимо нас, важными проектами считались центр Darb1718 художника Моатаза Насра и арт-пространство Artellewa.

В отличие от других стран региона, Египет никогда не располагал приличными бюджетами на искусство и культуру, хотя при этом он на протяжении десятилетий проводит самые разные фестивали и до сих пор является единственной арабской страной, представленной на Венецианской биеннале постоянным павильоном в Джардини. Однако учреждения, о которых я говорила, никогда не будут финансироваться государством, поскольку между ними и правительством существует глубокий идеологический разрыв. Независимое искусство со своей критической политикой держится на плаву исключительно благодаря иностранной поддержке. К 2008‑му 30 лет диктатуры серьёзно давали о себе знать, и несмотря на браваду каирского арт-сообщества, его силы были на исходе: в тот год было реализовано всего несколько новых проектов.
В 2011 году к протестным акциям присоединились регионы страны, всегда считавшиеся стабильными, — для всех это стало настоящим шоком. Появилась какая‑то надежда, и когда потом ситуация вновь начала ухудшаться, это показалось настоящей трагедией. Особенно досталось художникам, которые находились на передовой и воспринимались как символы надежды. После ужесточения режима люди искусства стали жертвами клеветы и травли, они подвергались постоянным оскорблениям и арестам. Однако, несмотря на атмосферу общего отчаяния, ситуация с искусством в Каире изменилась. Приезжая в страну после 2011 года, я поражалась, как много новых начинаний были воплощены и как много хороших идей возрождалось. Если у восстаний 2011 года и был какой‑то положительный итог, то он состоял в раскрытии потенциала политической и творческой деятельности египтян, не замеченного мною в предреволюционный период. CIC и галерея Townhouse всё ещё занимают ведущие позиции на каирской арт-сцене, но этот мир стал более разнородным — что, как мне кажется, только к лучшему.

Например, организаторы фестиваля Cairo Video, которые несколько лет вели всю работу из собственных спален, наконец запустили Medrar — медийный арт-проект с офисным и выставочными пространствами. Музыкант Махмуд Рефат, основатель лейбла 100 Copies, открыл магазин экспериментальной музыки в центре столицы. До революции в египетском арт-мире не было никаких союзов и групп, но сейчас работают такие организации, как Mosireen — «сообщество, порожденное взрывом общественных медиа и культурного активизма», как утверждает их манифест. Проект объединяет активистов, кинорежиссеров и дизайнеров, которые создают собственную творческую среду и продвигают негосударственные СМИ. Или Nile Sunset — артрезиденция в жилом доме в центре города, которая управляется художниками, живёт на собственный доход и представляет собой организационно новую модель для Каира. Все нынешние художественные резиденции находятся близко к центру города, к площади Тахрир. А вот арт-центр Beirut в Агузе, возглавляемый командой кураторов из Египта, Италии, Германии и Швейцарии, находится на отшибе и развивает концепцию с интернациональным уклоном, где ведущая роль отводится институциональной критике, кураторским проектам и образовательной деятельности.
Более того, в разгар мирового экономического кризиса и хаоса на каирских улицах куратор Алея Хамза, ранее также работавшая в Townhouse и CIC, открыла Gypsum — первую в Каире коммерческую галерею современного искусства, нацеленную на международное развитие. Реализованные ею выставки достойно смотрелись бы и в музейном пространстве, а её художники интересны в масштабе как Египта, так и всего региона. Ну, и самое главное — расцвет потрясающего по силе и качеству каирского стрит-арта, а ведь до революционных событий в центре не было ни одного граффити. Восстание стало борьбой за улицы и стены в той же степени, как и за политический голос.

Моя точка зрения — это позиция всё‑таки, скорее, стороннего наблюдателя, пытающегося понять ситуацию и представить её дальнейшее развитие. Однако я действительно боюсь за будущее Египта и за его искусство — будет ли оно существовать и развиваться, сможет ли как‑то повлиять на ситуацию. Большинство моих друзей уехали или даже вынуждены были уехать из страны, опасаясь ареста. И сегодня те прекрасные возможности, которые открылись с революцией, стремительно исчезают из‑за жестокого прессинга любых проявлений недовольства. И всё же нынешняя ситуация отличается от дореволюционной осознанием индивидуальной способности человека к сопротивлению. Добиться изменений возможно, и это наследие 2011 года, которое уже нельзя перечеркнуть. Нам остаётся только наблюдать, как египетское арт-сообщество меняется под влиянием обстоятельств и какие новые стратегии ему придётся изобрести, чтобы выжить.
 


Ganzeer
Из проекта «Стена
мучеников»
2011—13
Граффити на улице Каира.
© Ganzeer.
Предоставлено художником
 


Ganzeer
Гражданин Mow
2013
Граффити на улице Каира.
Фотография: © Abdelrhman Zin Eldin.
Предоставлено художником