На рубеже 1980–1990-х годов

На рубеже 1980–1990-х журнал «Искусство» – во многом официозное издание Министерства культуры, Союза художников и Академии художеств – отважился на необычный для себя эксперимент. Два номера – «Молодёжный» (№10, 1989) и «70-е» (№1, 1990) – подготовила «приглашённая редакция», в которую вошли начинающие критики и искусствоведы. Среди авторов и персонажей номера оказались художники и теоретики искусства, присутствие которых в «обычном» номере журнала было не то, что сомнительным – просто невероятным: Илья Кабаков и Борис Гройс, Д.А. Пригов и Виталий Пацюков, Игорь Шелковский и Эрик Булатов – сплошь нонконформисты, эмигранты и концептуалисты. Тогдашние ниспровергатели – Андрей Ерофеев, Екатерина Дёготь, Владимир Левашов – ныне стали рулевыми актуального арт-процесса. Герои этого номера – теперь бесспорные классики новейшего искусства. Что это было? Цензурный казус? Система ослабила свою хватку накануне полного распада? И хотя после этого, в самом начале 1990-х, ещё вышло несколько вполне обычных для журнала номеров про «советское» и «официальное», «Искусство» получило большой кредит доверия от нарождающейся актуальной арт-тусовки и имело все шансы инициировать на своих страницах профессиональную, искусствоведческую ревизию теории и истории отечественного искусства… Но вскоре после распада СССР и всей системы государственной поддержки культуры журнал погрузился в спячку. И та самая ревизия – необходимая, насущная – приобрела совершенно иную форму: искусствоведческий анализ подменили журналистским на страницах газет и еженедельников – более жизнеспособных операторов рынка свежих идей. Лишь «Художественный журнал» Виктора Мизиано являл попытку адекватного описания, хотя подчас увлекался манифестами, трансляцией-апроприацией и левыми идеями – впрочем, это и было нужно постсоветскому искусству в тот момент. Номер про 1970-е – тоже своего рода манифест. Жёсткий, последовательный, системообразующий. Команда редакторов во главе с Андреем Ерофеевым поставила перед собой задачу объявить концепцию развития нового искусства, прочертить генеральную линию. С точки зрения классического «Искусства» – поставить всё с ног на голову: назвать неофициальное искусство, андеграунд – советским, а официальное – неискусством. То есть «новые» усомнились в легитимности традиционного для журнала соцреализма и его ответвлений. Ещё существует СССР, КПСС руководит и направляет, но уже почти всё можно подвергать сомнению – свобода! По сути, произошла верхушечная революция: захвачен телеграф и отчасти (или по большей части – работы молодых актуалистов раскупались тогда как горячие пирожки) банк. Разумеется, «верхушек» много, новое искусство сосуществует со старым, и даже поверженный казалось бы соцреализм – в топ-лотах аукционов… Официальное искусство, против которого затачивал концепцию этого номера Андрей Ерофеев, выражает желание власти, иллюстрирует, визуализирует идеологию. Неофициальное – наверное, отражает (или хотя бы пытается отразить) некую реальность, экзистенцию. Здесь налицо конфликт идеологии и материи, желаемого и действительного. Вдруг, начинает казаться, что «неофициальное» искусство удивительным образом погружено в некую объективность. Точнее – в нём обнаруживается отражение той самой реальности через оптику (или – искажение?) личностную, индивидуальную. Этот выпуск «Искусства» – коллекция индивидуальных взглядов. Прошедшие с момента его выхода двадцать лет дают возможность увидеть, какие из идей и событий переместились в область мифа, что стало играть определяющую роль в новом искусстве, и, наконец, в чём состоит причина «партийности» всей нашей актуальной арт-системы.