Леонид Бажанов

 


Паблик-арт — англоязычный термин, и он описывает прежде всего западную практику. У нас искусствоведческая терминология, связанная с современным искусством, разработана весьма слабо. В СССР существовало понятие и практика «монументального искусства». Однако после крушения советской идеологической системы, а монументальное искусство идеологически наполнено, разрушилось и оно. Конечно, была и предыстория — мозаики, фрески, скульптура, которые размещались в публичном пространстве и были обращены к широкому зрителю, а не к элитарной аудитории. ХХ век сначала в рамках модернистских концепций, а затем в пространстве contemporary art сформировал специфический сегмент этой традиции, он аккумулировал различные её принципы и выработал приёмы, с которыми и связано понятие «паблик-арт». Во второй половине ХХ века они существовали сначала в форме радикального эксперимента — хеппенинга и перформанса, потом стали сопрягаться с опытом более традиционных форм и стратегий, апеллируя к социальной и политической проблематике. В России же примерно в конце 1970-х стали проводиться некоторые эксперименты, близкие русскому историческому авангарду, прежде всего футуризму, но также в радикальных, шокирующих публику формах. К ней относятся акции и перформансы группы «Гнездо», Михаила Чернышова и других. Тогда это не называлось паблик-артом и едва ли в полной мере может быть описано этим термином, однако это движение соприкасалось с современным ему западным искусством и могло бы развиваться, если бы у нас существовало образование в сфере современного искусства. Однако до сих пор русские художники в большинстве своём автодидакты. Если на западе художники постепенно стали сопрягать радикальные стратегии с сотрудничеством с городскими властями и общественными фондами, готовыми оказывать поддержку искусству, то русские художники такой поддержки не получали до последнего времени. Вот это отсутствие поддержки, образования и обусловило некоторую ущербность нашего паблик-арта. А на западе он уже выработал свои устойчивые правила, которым учат, о которых пишут книги. Он не только поддерживается общественными и государственными структурами, но и эксплуатируется корпорациями, фирмами, политическими партиями.То, чем сейчас наполняются наши города, — это монументальная скульптура в духе XIX века, к паблик-арту это отношения не имеет. Разумеется, социальная основа была у искусства и раньше, но в традиционных памятниках она проявляется в ограниченном диапазоне традиционных форм, не используя расширенные возможности языка современного искусства. Паблик-арт может пользоваться не только языком пластических форм, но любым языком — визуальным, аудиальным, вербальным, перформативным… Но паблик-арт — это всё-таки сегмент современного искусства. И в этом направлении в России лишь недавно были сделаны первые шаги: некоторые опыты предпринимал Государственный центр современного искусства. Прежде всего, этим занимаются наши филиалы – Балтийский, Северо-западный, уральский филиал. Эти вещи остаются потом в городской среде, надолго ли — неизвестно, но они и не созданы на века, такие работы должны поддерживаться актуальностью своего существования. В рамках Московской биеннале некоторые шаги предпринимались и в Москве. Есть очень любопытное ответвление отечественного паблик-арта — то, что делает в деревне Никола-Ленивец Николай Полисский. Если обращаться к англоязычной терминологии, это не совсем ленд-арт, так как в ленд-арте почти не выражена социальная составляющая, а в паблик-арте она становится основной. На западе паблик-арт стабилизировался, выработал стилистические ходы, охотно соприкасается с работой архитекторов и дизайнеров — становится определяющей официальной стратегией. В то же время мир не стоит на месте, и возникают новые стратегии, такие как стрит-арт. Его можно было бы рассматривать как ответвление паблик-арта, но стрит-арт, на мой взгляд, реагирует именно на излишнюю стабилизацию паблик-арта, когда тот уже стал степенной стратегией в своем флирте с дизайном и архитектурой, оставив изначально свойственный современному искусству радикализм. А стрит-арт — это молодые художники, и, как каждая новая генерация, они начинают, прежде всего, с радикальных, как им представляется, честных жестов и игнорирования отработанных навыков. Ставка делается на прямое актуальное высказывание. Увы, мы не прошли необходимую переходную стадию. И сейчас сталкиваемся, с одной стороны, с попыткой паблик-арта заявить свои права на городское пространство, а с другой — со стрит-артом и арт-активизмом, не столько детищем паблик-арта, сколько воплем новой генерации, и в этом вопле нет ничего плохого. Если стрит-арт и активизм — это партизанская тактика, то паблик-арт — регулярное культурное строительство.Трудно сказать, как будут развиваться события. Пока нет системы образования, и общество не знает, с чем оно сталкивается, будет путаница в понятиях. Не просто в терминах, но и в восприятии. В то время как паблик-арт мог бы удовлетворить духовные и гражданские запросы солидной аудитории, стрит-арт мог бы развиваться параллельно, заявляя свои актуальные претензии. И всё было бы нормально, как это и происходит на западе. У нас же, как только намечается стабилизация какого-либо явления, сразу возникает оппозиция аудитории, обусловленная неведением и неприятием. И наш отечественный паблик-арт, только делающий первые шаги, столкнётся с такой ситуацией, как суд над Pussy Riot, акциями группы «Война», и мы в очередной раз не достигнем диалога, все акции будут восприниматься только как радикальные выкрики, а не как продуманное художественное высказывание.