Фото: Елена Чернышова
Почему вас заинтересовала именно российская деревня? И не испугало ли выходца из ухоженной Австрии то, что вы увидели в нашей провинции?
Культурная идентичность любой страны складывается из двух составляющих: феномен города и феномен деревни. Старые российские индустриальные центры были темой одного из моих прошлых проектов — «Надежда», а сейчас я стараюсь узнать и понять вторую составляющую — деревенскую. И когда мы говорим о проблеме регионов, то применительно к Австрии это означает именно деревню, не так-то в моей стране и много крупных городов. Поэтому я хочу посмотреть, что это означает для России. А мой способ смотреть и изучать —это позвать современных художников и предложить им такой сюжет. Так я смотрел на развитие советской прогрессисткой идеи — посредством выставок на ледоколе «Ленин» и в обсерватории в Карачаево-Черкессии; на историю промышленности — в индустриальных городах. Кроме того, тема деревни сейчас в большой моде именно в городской культуре: всех интересуют фермерские продукты, сыры, хипстерское понимание ремесел. Это отлично и очень вкусно, но только маленький фрагмент целой картины. Причем меня не волнует экономическая составляющая — для этого есть свои специалисты, меня интересует сегодняшняя культура.
Но ведь модные фермерские продукты — это не настоящая российская деревня, это игра в нее, а вы видели настоящие села?
К сожалению, сам я ездил не так много, зато ездили художники. Я видел подмосковное село — Учму, и там замечательно. Послезавтра я еду под Якутск с двумя художниками, смотреть, как там выглядят села — это пятнадцать часов на машине, и там, наверное, все будет по-настоящему. Конечно, это не эталонная российская деревня, однако это деревня в России, в каком-то своем локальном контексте. Что же касается самого проекта в рамках Красноярской биеннале, где и будет представлена выставка, то у нем участвуют художники, очень тесно связанные с деревенской культурой. Например, Леонид Тишков, который родился в уральской деревне. Аня Желудь живет в деревне недалеко от Гжели, поэтому мне интересен ее взгляд изнутри. Для проекта Аня сделала миниатюрную модель села — всех его строений. Елена Чернышова долго и глубоко занималась темой старообрядчества на Руси, для нее это очень личный сюжет. Ее фотопроект иллюстрирует жизнь в деревне староверов в Сибири, куда было очень непросто попасть. Получатся взгляд с очень разных сторон. В том числе, один из аспектов — тема колхоза. Наш проект реализуется в год столетия Октябрьской революции, и тема коллективизации должна прозвучать неизбежно. Так, например, мы ездили в Беларусь с художниками из художественного университета Линца — осваивать именно эту тему.
Фото: Елена Чернышова
История Ледокола и Обсерватории была героической, те проекты рассказывали по сути о легендах. А рассказ о русской деревне оказывается трагическим — о нищете и умирании?
Думаю, что просто бы не смог сделать трагический проект, для этого у меня слишком оптимистический характер. Конечно, на выставке есть аспект «заброшенной деревни», но это только один из аспектов. Мы ищем самые разные подходы. Я уже упоминал Учму, там находится маленький музей, где работает пара энтузиастов, оба потрясающие люди, которые больше двадцати лет собирают сведения об истории этого места — и эта история оказывается удивительной, а музей — хорошим по-настоящему, без скидок на провинциальность. Еще я познакомился со священником из маленькой деревеньки под Плесом, который стал центром тамошнего маленького сообщества. И везде есть жизнь. Жители староверческой деревни, по рассказам Елены Чернышовой, отнюдь не считают себя несчастными, наоборот, они думают, что живут лучше, чем в городе.
Ко всему прочему, пусть сегодня деревня и в очень плохом положении, там живут очень бедные люди, но если этой темой не занимать совсем, то получится, что Россия — это только города, а за их пределами ничего нет. А на самом деле, задумайтесь, за пределами города тоже живут люди.
Фото: Елена Чернышова
А почему проект реализуется в Красноярске? Казалось бы особенно за пределами Москвы люди хорошо представляют, какова наша деревня. А вот, например, в Австрии, про это не знают ничего.
По-моему, мне страшно повезло, что я живу здесь, и могу обнаружить интересные контексты, о которых в Австрии практически никто не знает. Более того, о которых и в России мало кто знает. Много ли людей в Москве знают про Красноярскую биеннале? А ведь она была первой в России. Многие ли здесь знают историю Биробиджана? Может что-то и слышали, да забыли. Что же касается иностранцев, то что они увозят с собой в качестве сувениров? Вышитые рубашки, лен и матрешек. Получается, что люди, которые посещали Москву и Петербург, везут в своих чемоданах остатки народной деревенской культуры. Они считают, что это и есть Россия. В головах приезжих остаются стереотипы о балалайках и хороводах, а не о Чайковском и Консерватории. Русские как раз про это не думают, да и не только русские, — большинство людей.
А что именно будет в Красноярске?
Будут 52 художника из России, Австрии, Германии и Нидерландов, примерно половина работ выполнена русскими авторами, остальные — иностранные. Для того, чтобы все скоординировать, чтобы художники смогли поработать вместе и пообщаться — а это, на мой взгляд, самая главная цель проекта, — нам пришлось собрать команду аж из десяти кураторов. И у меня есть перечень тем, которые нам хотелось затронуть. Во-первых, это художник, у которого есть какие-то личные связи и отношения с деревней, — это уже упомянутые Леонид Тишков и Аня Желудь, а также Александра Аникина. Во-вторых, это покинутая деревня: так, Илья Долгов изучал растения, разросшиеся в заброшенных местах, и находил те, которые появились в российских регионах не естественным путем, а благодаря человеку и затем одичали, стали частью местной флоры. Данила Ткаченко фотографировал горящую деревню — это одновременно трагические события, но и впечатляющие своей красотой и силой огня. Третья тема — это культурные инициативы, рождающиеся с селах. Речь идет о Ширяевской биеннале и музее Учмы, мы будем показывать виртуальный тур по нему, это 360 градусное кино, которое нужно смотреть в очках виртуальной реальности. Еще один аспект — это коллективизация и колхозная культура, эту тему раскрывают уже упомянутые мной художники из Линца. Есть еще социально-экономические эксперименты в деревне в работах Елизабет Шиманы и других. Так же мы включили деревни других культур — Якутска и Калмыкии, и деревни, которые стали уникальными культурными феноменами России, — Тарусу и Абрамцево. Например, в Абрамцево ездили учиться художники, которые затем создали на основе полученных знаний свою мебель и предметы интерьера, говорят, в Москве они были очень популярны.
А где именно в Красноярске откроется выставка?
В Красноярске есть музей Ленина — последний в России, и это, по-моему, идеальный вариант. Сегодня это Музейный центр Красноярска, и современным искусством там занимаются уже лет 15 — 20, именно там открылась первая в России биеннале (24 года назад!) и с тех пор музей собрал не только хорошую коллекцию актуального искусства, но и выставляет ее в рамках постоянной экспозиции. Я рад и горд, что наш проект в Красноярске мы делаем вместе с директором центра Марией Буковой и арт-директором Сергеем Ковалевским. Место это важно еще и потому, что, на мой взгляд, ключевым событием Октябрьской революции стало изменение роли деревни в жизни страны, полная переориентация уклада с аграрного на промышленный. Так что раз уж мы собрались оформить какое-то высказывание в 2017 году, это хорошее место.
Ваш второй проект этой осени откроется также в неожиданном месте — в Биробиджане, каким его увидели современные художники. И опять же возникает вопрос о причинах выбора города.
Все так или иначе слышали о первом в новой истории еврейском государстве. Я тоже читал о евреях, которых пригласили в рабочий поселок, чтобы они осваивали территорию, где вырос современный Биробиджан. Похожих планов еврейских поселений было много — даже в Африке и Южной Америке, но реализовалась только Еврейская автономная область, до Израиля, разумеется. Бедные люди, которые приехали туда в надежде на лучшую жизнь, построили город, и это был удивительный и тяжелый труд. Сейчас там живет очень маленькое еврейское сообщество, которое старается сохранить традиции и, главным образом, память. Разумеется, сохранение без будущего не имеет смысла, но они ищут какие-нибудь пути, чтобы это пространство развивалось. Наша выставка, например, приурочена по времени к Еврейскому фестивалю, который они проводят в начале сентября.
А сохранился ли сам еврейский контекст?
Все названия и указатели в этом городе даны на русском и идише — таких мест нет нигде в мире, но, главное, что там ведется активный разговор об идентичности места. Без еврейской идеи это место бы не возникло, но даже учитывая, что сейчас там большинство жителей не евреи, они знают, что живут в еврейском государстве и это влияет на их самосознание. В других городах и странах, где евреев может быть и больше, никто не думает о том, чтобы создать какой бы то ни было еврейский брендинг — и это интересный феномен. Например, узбекский продавец овощей, мусульманин, называет свой магазин «Шалом». Где это еще могло быть возможно? К делу не имеет ровно никакого отношения статистическая информация, которая говорит, что в области живет меньше процента еврейского населения. Разговор о духе города. Культуру не возможно понимать через статистику. Невозможно! И про Биробиджан нельзя рассказывать языком статистики. А город интереснейший, и я очень раз, что город нам позволил сделать выставку как часть фестиваля.
А как вы формулировали задание для художников?
К сожалению, я очень не люблю писать тексты, поэтому для проектов выбираю места очень сильные, которые сами рассказывают свои истории. Конечно, если приехать туда просто так, можно обнаружить обычный постсоветский город. Но смотреть нужно чуть-чуть пристальнее и вдумчивее, а художники как это умеют. Так что мы просто привезли художники и дали возможность им найти свои сюжеты — и они нашли. Например, художница Татьяна Эфрусси нашла информацию про местное авангардное художественное движение 1980-х и работала с его материалами. А Хаим Сокол, который учился в Иерусалиме, сделал видеопроект в разных местах города, но, в том числе, на старом Еврейском кладбище. Юрий Пальмин, с которым мы работаем постоянно на протяжении многих лет, снял очень трогательную серию о городе. Вообще, это проект включает в себя художников из самого большого числа стран, с которым я когда-либо работал: Евгений Фикс живет в Нью-Йорке, Срджан Вайсс — в Сербии, Сео Хи Ли из Южной Кореи, Екатерина Шапиро-Обермайер и Леопольд Кесслер из Австрии, Нир Евфрон и Омер Кригер из Израиля.
И роль художников в этом проекте — как раз показать зрителям, как вглядываться глубже.
Вопросы: Алина Стрельцова
